Случайный человек

 Моих мыслей стало столь много, что порой я не успеваю их даже тщательно обдумать и записать. Кажется, что раньше я был более сконцентрирован над предметом своих размышлений и возводил каждую мысль в абсолют, погружался в её глубину насколько это было возможно; но при этом и теперь нельзя сказать, что разрастание мыслей стало погоней за количеством в ущерб качеству. Возможность мыслить столь сильно разрослась во мне со временем, что множественные процессы в моём сознании стали протекать одновременно и развивать всё новые и новые пути, которые ответвлялись друг от друга и образовывали более сложную и в то же время более понятную структуру того, что раскрывало всецелую картину в происходящем, в протекающем настоящем — в том самом, что мы называем реальностью, и всего того, что она в себя включает.

 Порой человек болеет не только телом, но и душой. Чаще всего это называют некими внутренними кризисами, переживаниями, что выражается некоторой тяжестью в мыслях и поступках, становится чем-то угнетающим. Но это обязательно проходит в какой-то момент, и всё рассеивается, словно наша душа выздоравливает от недугов; словно происходит большая внутренняя борьба внутри нас и мы снова оживаем.

 Если вы не чувствуете лёгкости на душе, то это лишь оттого, что мыслите о ложном.

 Я настолько мёртв собой, что не чувствую, что живу. Все мои мысли уже давно за той гранью и находятся там. Я давно готов к смерти и жду её, но она не приходит. Даже несмотря на мою относительную молодость, где, казалось бы, жизнь должна быть в самом своём расцвете, я мечтаю о смерти, как о логичном завершении своей жизни. Есть двоякие чувства перед смертью: иногда я чувствую некий страх и пытаюсь его подавить, но от этого лишь ещё больше боюсь и, во избежание этого страха, придумываю какие-то цели для жизни, убеждая себя в любви к ней, которую на самом деле давно изжил и потерял её нить, как и всякие надежды и всякие причины; иногда же, как сейчас, я просто всеприемлем и столь спокоен, смиренен, что не чувствую и не нахожу в себе никаких волнующих колебаний: мне кажется, что ничего не осталось в этом мире для меня, кроме смерти, и что только её наступление даст мне наконец желаемое спокойствие и истинное уединение, моё забвение, моё лучшее место — не быть.

 Бог бессилен там, где Его не знают.

 Я чувствую, что мой ум стал менее проницательным; но таков был путь, ранее мною выверенный, чтобы открыть нечто более важное, чем только проницательность. А может, это просто моё очередное самовнушение...

 Зачем же разумно стремиться к боли? Это, кажется, было бы странным желанием, равносильным тому, что, зная о невозможности познать всё, продолжать пытаться достигнуть невозможного. Стоит ли растрачивать свою жизнь в таком случае? В силу естественного ограничения никто не может знать многого, поэтому можно заключить, что все знают примерно одинаково, если не вдаваться в детали и специфические вопросы, понимание которых зависит от посредственных параметров и в основе своей составляют обычный опыт, накопленный конкретной практикой. Поэтому чрезмерное стремление к познанию мне кажется лишь подменой того, в чём мы себя ограничили, что сами себе запретили, иначе не смогли бы познавать и направлять дополнительные усилия в мышление. Но, опять-таки, в итоге мы вновь будем вынуждены возвращаться к началу, к своему естеству, и это не попытка спрятаться за невежеством, даже если это может казаться так, а лишь значит — начать мыслить “чисто” и существовать своей исходной сутью, не искусственно, без

 В своей жизни я стараюсь проявлять людям добро, какое в моих силах вообще возможно проявить, как и стараюсь помочь всем, чем могу. Но когда моей добротой и честностью начинают злоупотреблять, полагая, что моё служение другим ради их же блага является моей обязанностью перед ними, а не жестом доброй воли, это начинает превращаться в надругательство над невинностью, употреблением добра во зло, и на этом христианство моё прекращается, дабы не навредить Большему.

 Смотрю на жизни человеческие в современном мире и сравниваю их с жизнью простого аборигена — и удивляюсь: живут племена дикие в таких условиях, о которых современный человек даже представления не имеет, — как бы жил такой человек после всей той роскоши и даже того минимума, который он имеет в цивилизованном мире? Можно лишь догадываться о глубине фрустрации. При этом он постоянно находит причину, чтобы жаловаться на что-то, быть недовольным, усталым от чего-то, а в то время абориген проживает жизнь хоть и менее комфортную, но более полноценную, и ни в чём никого не винит: ему просто не до этого, он сосредоточен на выживании, всё лишнее отсутствует. В то же время у, казалось бы, дикарей также есть своя речь, культура, обычаи, традиции, история и так далее, что в совокупности своей образует структуру общества; однако их общество кажется более справедливо устроенным, даже несмотря на всё то, что живут они в гораздо менее благоприятных и развитых условиях, чем люди современного мира. В ци

 Чувствую, а может, мне лишь так кажется в сей день, что моё сердце озлобилось спустя время после того, как я обрёл своё самосознание, хотя всё то время деятельность оного направлялась на беспристрастность, справедливость, не оценочное суждение — чистое, плодотворное, без капли злобы и намёка на злость. Я просто был сторонним наблюдателем и пытался разглядеть и понять вещи лучше. Но чем больше я погружался в познание мира, тем сильнее высвобождался своей сущностью из кокона своего незнания я сам и всё глубже проникался истинным, правдивым идеям и мыслям, которые были, есть и будут. Но это затягивание в реальность озлобило меня скорее потому, что эти самые истинные и правдивые мысли и идеи игнорируются, попираются, становятся местом брани и высмеивания. Всё то лучшее, ради чего стоило бы жить, оскорбительно и несправедливо втоптано в грязь.

 У меня не осталось ни малейших сомнений на тот счёт, что людей болванят нарочито.

 Да, жизнь — несправедливая штука. Ведь чтобы её прожить, необходимо доказать своё право на существование, отстоять претензии на саму жизнь.

 Насколько раньше я был глуп в своих материалистических взглядах и, как прочие глупцы, искал какие-то доказательства о Боге где-то снаружи, в недосягаемом далеке, а Он всё время находился внутри меня, где искать и не думал. Как и зачем можно доказать суть Бога, если ты в себе этого не имеешь, не видишь, не находишь? В том и дело, что никак. Ведь это — ощущение и понимание высших благородных чувств и мыслей, направленных на благо человека и мир. Это просто безграничное ощущение любви, в конце концов. Бог — это квинтэссенция благородства, высших, светлейших ценностей. Это — идеал всего хорошего и даже выше этого! Это — направленное благожелание, совестливое созидание добра ради добра, бескорыстно и смиренно, с мягким чувством родителя к своему ребёнку. Что же здесь нужно доказывать? Это просто нужно в себе иметь, и взращивать, и развивать так же, как и умение читать, писать, ходить и говорить. Но это лишь минимум того, что делает нас человеком, поэтому необходимо расти и развиваться даль

 Я хочу быть простым человеком и любить обычной человеческой любовью, а не только строгой, Божественной любовью — отрешённо, в тисках запретов. ...В этот момент я понимаю, что отстаиваю свои слабости и повинуюсь им.

 Говорят, в тихом омуте черти водятся. Так что же теперь? Не любить мне тишины и спокойствия? Лишить себя внутреннего мира и стремиться к суматохе? Лихорадочно паниковать?

 Тем, кто открыл для себя Бога, размышление о Нём становится частым явлением, ведь только размышляя об Этом, можно ощутить наибольшую уверенность, чем во всём остальном, потому что это — идеал и он непогрешим. Опираясь на Это, человек чувствует внутреннюю правоту и неопровержимость, испытывает высшие светлые чувства — а это то, на что можно и нужно надеяться, и от чего отступать не следует, а только тянуться выше, стремиться дальше и глубже постигать эти идеалы.

 Умные люди часто несчастны потому, что много лишних мыслей имеют, которые мешают сосредоточиться на том, что делает их счастливыми, добрыми, — мешают думать и чувствовать хорошее в полной мере.

 Я раньше не понимал значения направленного мышления, хотя знал о такой необходимости. Для меня это было чем-то неуловимым и зависящим от чего-то другого, а не меня самого. Я просто рассуждал о многом, не вдаваясь в последствия этих рассуждений и несмотря на порой особую их утончённость, способных приносить свои плоды познания. В каком-то смысле я был более искренним, потому что это, многое, проходило через меня беспрепятственно, и я всё это испытывал на себе — верил, что такова реальность. Теперь же мне очевидна прямая связь в направленном мышлении — в большей степени только о хорошем и стараюсь думать, и поступать таким же образом.

 Мне приснилось однажды, как я говорил с Богом... или это была моя совесть... И никогда до этого я не знал столь прекрасного чувства, которое после этого зародилось во мне и с каждым днём разрасталось всё больше и больше.

 Порой я переживаю из-за того, что когда наступит тот самый момент и мне нужно будет высказать всё самое главное и важное — дать заключительный ответ, от которого будет зависеть многое, — то я не смогу открыть и рта, чтобы вымолвить и слова. Это кажется мне обычным страхом, с которым каждый из нас должен совладать перед самим собой в собственной жизни и абсолютной ответственности перед ней.

 Поймал себя на мысли: “Неужели я умничаю, чтобы оправдать свои силы и труды, потраченные на самопознание вместо самоудовлетворения?” И если так, то это желание выказываться перед другими и есть самодовольство, просто перешедшее из одной плоскости удовлетворения в другую, из физической в умственную. Это настоятельно необходимо пресекать, иначе силы, потраченные на собственное улучшение, растрачиваются впустую.

 Молодым людям хочется самоутверждаться, и эти мысли не так уж и новы. Их жизнь только “закипает”, и они ищут возможности собственной реализации, где бы их самих и их возможности оценили по максимуму, хоть эти возможности ещё “сырые” и только-только раскрываются, тем самым растрачивая иссякаемый запас энергии на самоопределение, что, казалось бы, вполне естественно. Но, копаясь в мусоре человеческих мыслей, нам — молодым и взрослым — кажется, что мы стали со временем лучше понимать себя, и останавливаемся: кажется, что самоопределение уже случилось, и то, что мы есть теперь, — это наше истинное “мы”, и от подобных убеждений застреваем в пучине собственного невежества. Необходима смелость продолжать, как энергичным юнцам, без страха перед будущим идти вперёд, чтобы становиться ещё цельнее, яснее и понятнее самим себе. И это не просто этап взросления, а всецелый путь жизни — стремление к самопознанию.

 Как бы ни были полезны те нравственные идеалы и высшие моральные ценности, суть того, что мы называем Богом, всё же относиться к этому нужно без фанатизма, размеренно, тихо и спокойно, не дурманя себе голову, не впадая в припадок, не привязываясь насильно. Хоть и влияние на жизнь человека оно имеет бесконечно большое, но и саму жизнь нужно также попытаться понять и прожить своим умом, ощутить своими чувствами, довериться себе в том числе, а не предаваться абсолютному забвению, ведь оно и так неизбежно наступит.

 Смотрю и вижу, как рабы отстаивают чужую культуру, словно свою собственную, и принижаются перед другими народами, потому что о своём достоянии не знают, не понимают, противятся ему.

 Порой обидно оттого, когда вижу, как наши русские люди раболепствуют перед другими народами, считая их лучше и выше себя, стремятся причислить себя к ним, равняться на них. А всё лишь оттого, что сами себя принизили в отношении других несправедливо и не знают, не понимают достояния собственного, своей культуры, своего языка, своей души.

 Вполне возможно, что человек открыл облик Бога, чтобы возвыситься над другими и злоупотребить этим величием в делах своих нечистых; но коль чужая душа — потёмки, то можно и нужно лишь надеяться, что подобное негодяйство не пройдёт бесследно для таких надуманных лицемеров и получат они по заслугам за то, что решили они за спиной Бога наживать себе довольства и гордыню свою утешать — словно ребёнок, сосущий молоко матери, желающий при этом её смерти, как даже паразит не поступает. И в то же время ведь это и есть худшее — быть у Бога за спиной, а не в сердце Его и не в светлой душе Его пребывать. И потому такие уже обречены, как говорится, на муки вечные.

 Нет ничего ужаснее того, когда Божественную силу используют для собственного мщения и с высоты Божественной, в лице ангела, обрушивают всю затаённую злобу и ненависть на себе подобных — столь презренно, цинично и кощунственно.

 Ставить себя в выгодном свете проще всего, однако в этом нет роста, это застой, это не побуждает к развитию и поискам. Но приносить себя в жертву — значит идти вперёд. Есть страх и смущение перед своей нелепостью, глупостью, слабостью, возможностью допустить ошибку, а также усталость и негодования оттого, что снова и снова придётся начинать всё сначала, но только так и приобретаются все высшие качества человека: через потери, разочарования и страдания. Вы решили, что вам многое ведомо и проницаете глубоко, но только никто не может знать, какова та глубина, и не окажется ли то многое, ведомое, лишь тенью части неведомого.

 Очень многое пока что или вообще просто невозможно объяснить научно, основательно. Но, прибегнув к понятию бога, тайн становится на порядки меньше, и многое находит ответ. Странно, почему некоторые люди желают и продолжают оставаться в неведении, если это самое, многое, можно понять, и путь этого познания прост и ясен. Стоит, конечно же, учесть, что познание это иного порядка. Оно необходимо человеку здесь, на земле, а не где-то там, в неведомом, куда стремятся все якобы учёные умы.

 Я являлся свидетелем случая, когда первоклашка, бегая по школе во время перемены, был пойман за руку директором школы и вынужден был выслушивать в свой адрес слова о поведении и нравственности — сердито и требовательно, с целью воспитания, как, казалось бы, и требовалось поступить высокому званию директора. Но что же произошло на самом деле? Маленький человечек, который совсем недавно только научился ходить и мало-мальски общаться на языке своих родителей, теперь пытается внимать какие-то серьёзные речи, о которых и понятия не имеет, и от чего стал чувствовать за собой лишь неосознанную вину: это только смутило и огорчило его, удалило от состояния любви в себе и ко всему, что его окружает, а та душевная лёгкость, которую когда-то знал и сам его нравоучитель, пропала. В то же время сколь многие взрослые не до конца понимают или не понимают вообще столь непростые, хоть и важные понятия морали и нравственности, но с пеной у рта почему-то придираются к светлым чувствам детей и прочих люде

 Высшие светлые чувства переполняют меня, слегка дурманя голову своим великолепием. Оттого, видимо, и забылся.

 Зачем же я вновь нашёл путь любви к жизни? Ведь вместе с этой любовью я обрёл и страдания, мучения и страхи эту самую жизнь потерять. Я не хочу, чтобы это, прекрасное, кончалось. Но разве было лучше жить холодным бесчувственным камнем, искренне желающим смерти потому, что всё остальное лишено смысла? Я убедил себя, что жизнь чудесна, и она действительно может таковой являться, если не думать о смерти и боли... В некотором роде это — дуалистическое заблуждение, потому что ни один из этих взглядов на жизнь не удовлетворяет целиком: либо ты счастлив и любишь жизнь, забывая о мрачной стороне жизни, либо уже наполовину мёртв и любые намёки на жизнь уничтожаются в своём зародыше, дабы освободить от страданий.

 Тема абортов разделила человечество на две части: на тех, кто “за”, и тех, кто “против”. Иногда в особо острых случаях это разделение становится ещё более очевидным и основательным. Например, какая женщина хотела бы родить от насильника? Желает ли кто воплотить свой кошмар в реальность? Но ведь это жизнь, не убий! Однако подобные сценарии скорее исключение, чем правило, а оправдать аборты пытаются в большинстве случаев совсем по иным причинам: когда люди сперва, словно собаки средь бела дня, сношаются ради сиюминутного удовольствия, а затем невинных детей нарезанными кусочками из утробы матери достают и утилизируют как биологические отходы, дабы ничто не мешало жить как прежде. То есть стремление к удовлетворению своей ненасытной похоти становится причиной раздора между людьми. Прискорбно это особенно для женщины, которая в сути своей, являясь оплотом жизни, становится нечто противоположным — родительницей смерти. Но и мужчин я также не оправдываю. Отчасти это можно не рассматривать к

 Я пытался говорить с людьми моложе меня, пытался донести до них, как мне кажется, разумные мысли, чтобы не заблудились они по жизни и не свернули на дорогу скверную, и этим самым смогли уберечь самих себя от многих недугов и мучений. Но кто же думает о нравственности в свои 16 лет? Порой мне кажется, что каждый человек должен пройти одни и те же этапы жизни, связанные с трудностями и страданиями, чтобы понять смысл счастливой и разумной жизни. Увы, не многие проходят эти испытания: кто-то отчаивается и теряет надежду, кто-то просто ломается, как прут об камень, и из-за своей слабости они становятся беспомощными перед обстоятельствами, ввергающими их во все тяжкие. И к сожалению, часто можно увидеть, как далеко человек уходит от жизни праведной, считая свою бессмысленную и пустую жизнь естественной. Но нет нужды и смысла в том, чтобы винить кого-то в этом: это было бы весьма неверно, к тому же я и сам далёк от жизни праведной, сколько бы я не посвящал себя этому пути. Единственно верно

 Человек настолько мал и глуп, что осмеливается возвышать себя столь высоко, что несоизмеримо с его силами и умом. Маленький слабый человек хочет считать себя главой жизни, её началом; он ставит себя во главу угла агрессивно и самоуверенно. Но как же часть чего-то всеобъемлющего, необъятного может быть больше этого? Человеку стоит прислушаться к природе, Вселенной и тому, что ещё больше и выше этого — безграничному, вечному, — покориться этому, принять и смириться.

 Основы подменены. Невежды блуждают в лабиринтах бесцельно, творят дела скудные и не понимают, почему жизнь столь несчастная.

 Пусть дураки говорят, а более глупые их слушают, в то время как умные и мудрые действуют.

 Я не знаю ни одного человека, который бы не предавал. Не предавал бы самого себя, свои мечты, свои идеалы, свои мысли, а других людей и их надежды подавно. Нужно просто постараться увидеть, как часто мы отворачиваемся от одного и поворачиваемся к другому на протяжении всей своей жизни, порой даже не задумываясь об этом. За всеми этими изменами стоит сильное внутреннее желание самоосуществления, чувства удовлетворения, страха и выживания. Отнюдь это не слабость и не всегда порочная душа.

 Всё как всегда: доверяешь людям, относишься к ним искренне, а они тебе лгут или предают.

 Меня часто склонны не воспринимать всерьёз, и, наверное, в этом нет ничего удивительного, учитывая мою внешность едва созревшего юноши с худощавым телом и тонким лицом, хотя годы, прожитые мной, являют собой большее. Впрочем, это стало делом привычным, и мне, к слову, не хочется кого-то переубеждать в чём-то и разочаровывать чужое видение себя, ведь такой с виду юный мальчик совсем безобиден и наивен, он не несёт в себе опасности; он послушен, молчалив, смирен и кроток, с таким всякий захочет проявить доброе намерение или злоупотребить им. Пусть люди сами доходят до неожиданных откровений, в этом больше терапевтического толка для них самих же. А вот быть молчаливым, смиренным и кротким — это вообще хороший пример, к которому стоило бы стремиться, в том числе и мне самому.

 Хороший человек никогда не скажет, что он хороший. Плохой же человек никогда не скажет, что он плохой.

 Только в трезвом рассудке может говорить голос совести.

 Так же как и самый маленький ребёнок, так и всё человечество нуждается в отце.

 Мне, как всегда, нечего сказать.

 Каждый день мы либо стремимся к своей судьбе, либо бежим от неё.

 Успех неизбежен.

 Я слышу смерть, ведь она всегда рядом.

 Всё, о чём я могу говорить теперь, есть лишь Бог и моё обретение и растворение в Нём. Это сплошная любовь и величайшее ощущение блаженства.

 Бог — это состояние бытия, но человеку оно недоступно в своём абсолюте, поэтому это вопрос веры. А вера — это величайший дар человека. Так зачем же вы сами в себе предаёте Бога своим узколобым неверием? Иногда мы просто должны верить, что нам возможно многое из того, что возможно Богу, тем самым мы приближаемся к Нему в своих добрых делах и добрых намерениях.

 И если уж выбирать, быть с Богом или без Него, то лучше я буду с Богом, чем без Него.

 Он всегда был и есть.