Случайный человек

 Не должна личная выгода ставиться выше достоинства человека. Всегда лучше избегать нечестных дел. И если уж желать получить вознаграждение, то важнее научиться служить самозабвенно и предоставлять другому человеку свою услугу хорошо, тогда и награда придёт сама, как растут грибы после дождя.

 Легко говорить о добрых делах, особенно если понимаешь, в чём они заключаются; но часто бывает так, что есть те, кто не может видеть своим умом, в чём может быть плох или хорош тот или иной поступок, и потому могут плохое посчитать за хорошее и совершить плохое, не считая его таковым.

 И пусть я порой чёрств, и суров, и мягкости не позволяю, то лишь для того, чтобы не расплескать свою справедливость и благо — то истинно хорошее, что я взращивал в себе все прошлые годы своей жизни, чтобы дать это людям поровну в нужный момент, когда увижу в этом необходимость. Только так исполняется долг. Только так мы должны служить истине и нашей совести.

 Человеческая суть отвратительна, а значит, и все люди отвратительны. Даже если человек доброжелателен на вид, спокоен и умиротворён, в нём самом же кишит сущность нечеловеческая, с оскалом из острых зубов пираньи. Человеку нужно было оставаться зверем, чем он был и есть, а не превращать себя в это уродливое явление царя природы, горделиво нарекая себя высшей точкой эволюции. Хорошо одно только, что смог Бога познать человек, и это, наверное, единственная его заслуга в этом мире, которая всё же никак не умаляет его вездесущую порочность и мерзость.

 Зачем же рассуждать о мужчинах и о женщинах как о разном, словно один из них не такой же обычный человек.

 Не стоило бы разделять бремя мужчины и женщины, наделять их разными свойствами и находить в них отличия кроме очевидных природных, а также пытаться всячески их сравнивать между собой, ведь у всех людей одно бремя и у всех людей суть одна. Все люди, мужчины и женщины, должны жить в гармонии — а раз этого нет, то значит, что кто-то находится в заблуждении и обманывает самого себя, а значит, и других; таков неразумен и живёт ради самоудовлетворения.

 Мыслить не сложно, но сложно мыслить о важном, о полезном, чтобы находить хорошие ответы, необходимые для хорошей жизни. Мыслить не сложно, но сложно мыслить в одном конкретном направлении, целенаправленно, что подразумевает необходимость понимания предмета, о котором мы размышляем. Мыслить не сложно, но сложно сохранять самого себя в центре этих рассуждений и не утекать всем своим разумом в каком-то одном потоке, не вливаясь в чужое море последствий, где по глупости могла бы ожидать погибель. Мыслить не сложно, но порой мучительно.

 Мне неприятно наблюдать, когда люди, которые занимаются развитием и познанием, распространением какого-то важного и полезного знания в какой бы то ни было области, пытаются заработать на этом и сыскать личных выгод. Для меня это лишь означает, что стремление этих людей к познанию не истинно. Для таких само знание — это товар, который можно продать. Они сами находятся в заблуждении, но выказывают себя умниками и всезнающими, важными персонами, ведь им принадлежит нечто, чего пока что не имеют другие. Это всезнайство, хвастовство, самоуверенность губительны для настоящего просвещения и скорее являются даже его противниками. Но большее негодование возникает тогда, когда такие лицемеры начинают распоряжаться судьбами людей в защиту интересов своего прибыльного дела, и даже порой в ущерб самого этого дела, лишь бы эта прибыль не уменьшалась. Там, где одни ищут упокоительного ответа, чтобы излечить свои раны и найти маяк света, эти мошенники расставляют свои ловушки и плетут паутины, набива

 Все желают справедливого общества, а между тем не каждый стремиться исполнять свой долг перед обществом, перед самими людьми, послушно исполняя правила этого общества, тем самым делая справедливое общество лишь предметом обсуждения, а не быта.

 Люди, стремящиеся к роскошной жизни, финансовой независимости, своему неиссякаемому богатству, то есть безграничному потреблению благ человечества, должны помнить, что, приходя к этому, прорываясь к своей заветной мечте любой ценой, на их долю, но на противоположном конце от этой беззаботной жизни, появляется некоторое число людей, которые живут вне этого достатка.

 Разве могут Бог и мораль быть отделены друг от друга? В таком случае они становятся искажёнными и искалеченными, неполными. Так, Бог без морали становится богом войны или чумы, а мораль без Бога становится каким-то суррогатом и скорее походит на какую-то бесчувственную юриспруденцию или свод правил в местах заключения.

 Я не боюсь сказать, если я боюсь; так же как не боюсь сказать, если я спокоен.

 Если кто-то хочет знать о вас всё или больше, чем вы этого хотели бы, то значит, вами хотят управлять.

 Как красива геометрическая правильность! А ведь это — природные свойства вещей.

 Мы действительно верим и надеемся, что наша жизнь кому-то нужна и интересна; мы ожидаем чего-то: что нас найдут и примут, сделают нашу жизнь счастливой и беззаботной, чтобы мы могли уподобиться утробному младенцу. Но в действительности же наша жизнь нужна лишь для чужих личных выгод, и каждый желает по отношению к другому того же. Желание хорошенько устроиться, насосаться крови и раздуться, как клоп на чужом теле, испражняясь под себя же во время своего пиршества, стремиться к постоянной похоти, — вот сущность человека. Как же можно это любить? Но видит Бог, что я стараюсь полюбить и принять это мерзкое создание, как и самого себя.

 После смерти я бы хотел, чтобы моё тело предали огню.

 Суть у всех одна. Но кто-то становится человеком, а кто-то — не до конца.

 Большой ум, не имея полезной и нужной, подходящей занятости, начинает страдать.

 Не многие способны думать своей головой. Чаще всего люди используют чужую мысль, олицетворяя её собой и выдавая за свою собственную.

 Я уважительно отношусь к памяти, но просто пытаюсь свободно рассуждать на тему истории второй мировой войны, когда русские солдаты, русские люди гибли, как говорят сегодня, за наше будущее, и благодаря чему мы теперь имеем возможность жить и чему теперь обязаны. Но если переместиться непосредственно на базовый уровень восприятия происходящего, то становится ясно, что все те люди сражались в первую очередь за свою собственную свободу, за свои собственные жизни, и уже после — за целостность своего государства и народа. Выбора не было — либо умереть, либо сражаться. Вот и вся доблесть победы. О будущем или чём-либо ещё, на самом-то деле, думать было попросту некогда. Помимо этого стоит учесть, что за той отвагой и мужеством русских солдат-победителей также скрывалась и некая безысходность, ведь они должны были только побеждать — это было требованием, долгом, обязанностью и даже принуждением. Жизнь человека имела (и по сей день имеет) сравнительно небольшое значение и находилась (и по сей

 Мораль и этика — это панацея от душевных страданий.

 Мораль — это то самое, способное уносить и возносить человека в самое что ни на есть прекрасное.

 Я действительно задаюсь вопросом: какой человек в здравом уме захочет или сможет отказаться от Бога, если он познает его истинно? И какие мысли могут привести к этому в таком случае?

 Как бы я хотел, чтобы человеческое достоинство совершенствовалось не страданием, а чем-то менее ранимым и терзающим.

 У меня нет иллюзий на тот счёт, что после смерти наступит то же, что было и до рождения, то есть ничто. Это, казалось бы, вполне логично и предсказуемо, ведь не было никакого намёка на разум или что-либо ещё, что являлось бы моей предтечей и могло бы наблюдать, ощущать, испытывать что-либо и хоть как-то проявлять себя там, за тем горизонтом, чтобы запечатлевать моменты небытия в той неизведанной и бесконечной вечности, в том пребывании отсутствия, иначе была бы память об этом. А значит, не смогу я после смерти так же познать и обнаружить собственное отсутствие, как и всё то посмертное восприятие и всяческие рефлексы. Всё то, ничто, та пустота, которая накроет нас в заветный день, будет просто простираться всюду — бездумно, безмолвно, без чувств и эмоций, словно одно сплошное неосязаемое полотно. Ничто не существует, но присутствует как представление о себе и из этого является основой альтернативы самой себя, то есть жизни.

 Кроме Бога у меня ничего больше нет. И только в Нём моё спасение и умиротворение. Только наедине с Ним я чувствую остатки той любви, тепла и света, которые я когда-то имел в себе и которые были разбиты на мелкие кусочки.

 Нет хуже зла, когда прикрываются Богом в делах нехороших; а это, считай, уже осознанное зло.

 Я бедный, потому что честный. И я честный, потому что бедный.

 Меня до мурашек пробирает, когда я каким-либо образом, но осмысленно и направленно оказываюсь причастным к счастью другого человека; когда я невольно могу наблюдать, как тот искренне и просто испытывает какие-то истинные, живые и в чём-то даже наивные, невинные светлые чувства, делающие жизнь этого человека лучше, счастливее и проще. Этим я живу, и словно питаюсь, как иссохший вампир, но жаждущий не крови, а прелестного упокоения, что делами и мыслями своими оказался наконец не отвергнут и поругаем, а полезным и доставляющим благо. Как же особенно хорошо мне бывает в такие моменты.

 Я очень стремлюсь стать обычным, простым, заурядным, банальным, тривиальным, неприметным и посредственным, только ничего не выходит. И как бы я не старался искренне прийти к этому, чтобы стать ничего из себя не представляющим дополнением общей массы, то это лишь ещё более делает меня отличным от других. Цель этого стремления — желание слиться с людьми, стать с ними единым целым, коими мы все и являемся от природы. Но в итоге я лишь всё дальше и дальше отдаляюсь. И если это мои какие-то природные таланты и дарования, которые должны, казалось бы, мне идти на пользу в жизни, то я бы хоть сейчас от них отказался, лишь бы стать простодушным, наивным и единым.

 Кто не имеет Бога в себе, тот будет ему противоборствовать, потому что ставит свою личность, которую стоило бы стыдиться, выше нравственного идеала, к которому бы стоило стремиться. Но оно и понятно, ведь пока существует неосознанная привязанность к своим слабостям, желание собственного насыщения и пребывания в постоянном удовольствии, то такой жизнью кажется жить хорошо и проще, так как многое дозволено и многое брошено на съедение собственной безответственности, а потому свобода расценивается только как возможность ненасытного самообогащения и самоугождения в сию минуту, а не как необходимость в постоянном самосовершенствовании и самоограничении, труде над самим собой, где творится истинный человек разумный.

 Стал осуждаем просто потому, что я мыслю не так, как хотелось бы другим.

 В новостях постоянно мелькают сообщения об изменении каких-то цен и курсов, о всяких финансовых выгодах и рисках, о росте и падении в экономике и тому подобное. И всё это нужно только тем, кому есть что считать и что хранить да откладывать. Только вот простой народ, простой человек никак не может этого понять и никак не имеет к этому дела, потому что всю жизнь живёт на одних и тех же грошах, и все те взлёты и падения финансовые ему одинаково бесполезны.

 Не нужно простому человеку рассуждать о политике. От этого только лишними, тяжёлыми мыслями себя обременяет, что сказывается на его жизни не в лучшую сторону. И при этом он никак не способен влиять на какую-то политическую ситуацию, потому что не имеет власти.

 Я не хочу быть ни коммунистом, ни либералом, ни кем-нибудь ещё, где бы мне промывали голову пропагандой и настраивали отстаивать чужие интересы как свои собственные, тем самым забирая мою жизнь и мою свободу. Я всего лишь маленький человек, желающий себе и другим доброй жизни, справедливости и равенства, уважения и терпимости, любви и дружбы, искренности и сострадания.

 Есть очень простой критерий распознать человека с недалёким умом — это как минимум по его привычке или даже нейтральному настрою к тому, чтобы употреблять алкоголь, табак и прочие дурманящие средства, которые угнетают разумность в человеке, всячески преуменьшают и подавляют её. Конечно же ум такого будет недалёк и слаб.

 О гневе Божьем и возмездии Его толкуют, просят и молят лишь те, кто не познал Бога.

 Меня огорчает то, когда я пытаюсь делать хорошее и доброе людям, а в ответ просят прекратить, словно я их принуждаю отвечать мне взаимностью. Может быть, они неловко, неудобно себя чувствуют от этого, полагая, что теперь они чем-то обязаны мне, и потому препятствуют, отвергают то доброе и хорошее, что я пытаюсь сделать для них. А ведь именно это и делает меня по-настоящему счастливым. Та обязанность есть только одна — обязанность всех людей перед Богом. Наверное, это-то меня и ранит больше всего, что люди не хотят стремиться к Богу.