Случайный человек

 Я во всём оказался второсортным или даже третьесортным, хотя амбиции мои меня укачивали в лучах недостижимого. Неужели ни в чём я так и не оказался первым или лучшим, и не ради тщеславия, а ради собственного понимания, что я хоть на что-то способен? Ведь до сих пор кажется: всё, что не достигается до столь высокой, воображаемой и желанной отметки, это удар по гордости.

 Время решает всё за нас. Наши ряды редеют. Но мы остаёмся. Мы держимся за мачту наших сплетённых судеб. В нас есть мужество, будь кто хоть отважным или трусом, и на общем корабле жизни мы все вершим своё дело и ищем правды и любви.

 Я действительно не знаю, как мне быть. Я не чувствую себя удобно вернувшись (отчасти вернувшись). Мне проще и лучше быть в тени — безымянным, отсутствующим. Я бы не хотел быть неискренним...

 Рассуждаю о себе в третьем лице: “Очередное существо, поставленное перед фактом своего существования и неминуемой смерти”.

 Мой порядковый номер из того списка, кто был, есть и будет в этой реальности, мне, к сожалению, неизвестен. Но я знаю, что он есть.

 Я рассуждаю о жизни; а кто захочет мне запретить это, значит, будет желать моего небытия, тот — убийца.

 Человек способен стать своеобразной религией, если посвятит жизнь только самому себе. И способен стать богом, если посвятит жизнь другим.

 Иметь собственный взгляд на жизнь — значит подвергать себя смертельной опасности, ведь это непременно будет провоцировать других, чтобы вы либо изменили себе, либо вас вовсе не стало, потому что можете быть и, скорее всего, будете кому-либо не угодны.

 Не нужно бояться иметь собственный взгляд на жизнь. Не нужно бояться вообще, если действительно желаешь умереть.

 Кому-то может показаться, что я от кого-то что-то скрываю... Самому интересно, что бы я мог в себе ещё скрывать?

 Родители — это личная трагедия каждого.

 Думал, что понимаю о Боге что-то, а оказалось — совсем ничего не понимаю, либо понимаю только то, что мне нужно.

 Не нужно пытаться размышлять над моими мыслями и искать в них смысл, пытаться связать в нечто целое, ведь даже у меня самого это не получается.

 Произошло то, что меня беспокоило: это невозможность больше быть искренним. Теперь накладывается на мои слова потустороннее — нет меня личного, нет морального, душевного, нужного, доброго, во что стоило бы окунать своё сознание. Вместо этого — какая-то писанина о каких-то абстрактных вещах. Для меня это и является избеганием реальности, ведь указывается моё имя; значит, я должен скрываться, быть в тайне, чтобы мысль была чистая.

 Люди уверены, что обладают смыслами: они находят смыслы, какие-то утверждения, убеждают себя, живут этим, отталкиваются от этого и так далее. Но всё это лишь варианты, которые мы (люди) перебираем в своих головах и которых на самом деле ещё больше. И в то же время в них нет смысла, разве что если это не отражается на самом обществе и без чего нельзя было бы строить что-то основательное для развития; хотя в мире, как мы можем знать из истории, всё всегда подвергается разрушению и новообразованию. Естественно, что во всём этом должен быть порядок, иначе человеческое общество превратилось бы в хаос. Стандарты и нормы призваны сохранить некий импульс, создать некий единый поток для человека и общества в несении ответственности за свои действия. По-настоящему свободен тот, кто не ищет в этом всём ответов: такой находится на передовой ощущения ума в жизни, то есть в интимном соприкосновении с реальностью; такого не тревожит ничто, хотя он и не желает физических притеснений; в то же время он

 Я словно окунаюсь в противоположности: то во свет, то во тьму, то в счастье, то в отчаяние. Я просто пытаюсь понять: как мне лучше? И каждое из всех моих состояний по-своему правдиво, имеет свою правдивую философию и, самое главное, эмоциональную основу.

 Когда вы примерно предполагаете, о чём могут говорить о вас за вашей спиной, то вы, скорее всего, окажетесь правы, ведь никто другой кроме вас лучше всего понимает, что можно, а чего нельзя сказать о вас самих. Но даже неправда — это то, что нас описывает.

 Я изменчив, так как мой разум открыт. Мне всегда нужна альтернатива, чтобы лучше корректировать свой путь. И даже если есть истины милые моей душе, мой разум находит в них изъяны и рушит их, чтобы не чувствовать себя ограниченным, в крайнем случае отступает назад, к регрессии или абстракции. Мне в любом случае не стыдно признавать свою неправоту, но и потому убеждения и убеждение для меня — это тяжкий груз ответственности и важности, ведь необходима точность, как в хирургии, чтобы не допустить ошибок и не сделать худо.

 Желание выжить естественно, поэтому часто мы бездействуем и боимся покидать свою зону комфорта, своё насиженное гнездо, разве что бунтуем против смерти в своих словах. Ну а те, кто отважился быть слишком открытым миру и динамично с ним взаимодействует, — скорее, не храбрые, а безрассудные. Рассудок не станет подвергать себя риску. В ином случае он, вынуждая себя ложными убеждениями, совершит над собой насилие. Человеческое сознание — одно из немногих явлений в мире, пытающееся сохранить само себя. Всё остальное же пребывает в пустоте.

 Во мне нет смелости не избегать себя... Любые проявления гордыни, смешанные с пониманием о себе самой и другими проявлениями сущности человека, подразумевают оттеснение себя, — находящееся в этой части гордыни, — к изгнанию и самобичеванию, чтобы высвобождать контуры более разумного.

 Любой человек, не живущий нравственно, более склонен к разврату и блуду.

 Ну почему же так, что даже самая жалкая и мерзкая тварь имеет право на жизнь и возможность заполнить собой мир, своим существованием, своей деятельностью, в отличие от меня — вынужденный ограничивать себя и мучить, всячески ущемлять ради чужого блага. Нет, мне не сложно сделать доброе дело, но я вынудил себя оставить все свои естественные потребности и желания в угоду недосягаемых идеалов, то есть остался в итоге ни с чем. Ранее я объяснял это тем, что: “Сгину я без следа — и чёрт со мной”. Теперь же мне кажется, что моё естественное и единственное право на жизнь попрано, а это возмущает справедливость. С другой стороны, это также можно растолковать как отречение от царства небесного ради царства земного. Правда, не царства я желаю, а просто не чувствовать скованности в своей жизни. Словно парализованный — именно так я себя ощущал.

 Ну прости же ты меня, что я подвёл тебя, что не оправдал твоё доверие и твоих надежд, ведь был я в пьяном бреду и незнании, малодушии; глупо жил, эгоистично, безответственно. Пить я бросил навсегда с тех пор и теперь всех людей вокруг отучаю от этого дела. Разве не видишь, как долго и много я мучился и продолжаю мучиться, и как сильно изменился в уме и лице, что в самоизгнании и одиночестве уже начал просто гнить заживо и молить о смерти, как о единственном спасении и единственной надежде найти прощение.

 Это не вы играете какую-то роль в моей жизни, а я в вашей. Я называю себя манипулятором сознания, мыслительным хамелеоном и даже профессиональным актёром, хотя мне сцен в фильмах не давали. Мой эгоизм как огромная глыба, способная раздавить даже меня самого, — туда никому не проникнуть. Я же говорю вам прямым текстом, что я — плохой человек. Не доверяйте мне и даже не обращайте на меня внимания, ведь только там, в изгнании и одиночестве, я превращаюсь в добродетель, благочестие, любовь. Таким образом, я призываю смотреть издалека и не приближаться. Меня и правда угнетают люди, ради которых я пытаюсь жить. Они мне мешают, кажется, делать хорошие дела, хотя я понимаю, что скорее это они сделали больше хорошего для меня.  ...Ну не понимаю я! Не понимаю! Что мне делать? Убиться? Да я и так уже наполовину мёртв: всё, что от меня осталось, не может даже иметь каких-то там увлечений, радостей жизни и не предавать Бога.

 Пример из жизни. Два человека. Один открыто говорит о Боге, но делами едва ли подкрепляет, другой же держит в себе, но непрестанно исполняет Божью волю. Из этого можно заключить вывод, что первый желает прославиться за счёт Бога, какие бы при этом правдивые и мудрые слова не лились из уст его, другой же аккуратен с Богом и не плещет попусту, прямо действует во славу Его и не ищет похвалы.

 Сам же я не способен к великим идеям. Всю жизнь я побирался лишь чужими. Всё, что пережёвано моим сознанием, выплюнуто на тарелку бытия и забыто.

 Мне стало интересно: что в действительности я внёс от самого себя во все эти строки, что писал и пишу? Я уже даже и забыл, что значит мыслить самому и что такое собственное мышление вообще, покуда я так тесно переплетён с миром.

 Необходимость в постоянстве — это желание обезопасить себя, иметь крепкую основу для защиты своей деятельности или её отсутствия.

 Я порой столь серьёзно и глубоко воспринимаю мир, что способен забываться, словно надеваю шоры на свой ум и отключаюсь ото всего, кроме того, на чём сфокусирован. Даже и не думал, что обладаю такой концентрацией, ведь мне давно казалось, что мой ум притупился.

 Естественно, что каждый защищает своё жизнеустройство, свои порядки и обычаи, свою, как обычно называют, зону комфорта, потому что то, чем мы владеем, имеет для нас значение, ведь от этого мы отталкиваемся в построении своей жизни, либо вовсе считаем тем, что нам предназначено и олицетворяем смыслом своей жизни. Человеческое из всего делает привычку.

 Во мне много злобы, горечи, обид, разочарований, и в этом нет ничего удивительного: таким меня сделали люди.

 Ну и раз я решил узнать правду о себе, то пусть тогда и правда эта узнает, что я думаю о ней.

 Иногда, говоря человеку слова благодарности, тот высоко задирает нос, видимо, полагая, что так и должно быть лишь в силу его существования, а не, к примеру, благосклонности благодарившего его или вовсе из сожалений к нему.

 И вот предстал пред вами, вздыхая томно, и вывернул всю душу наизнанку. Смотрите же, что есть в ней, а чего нет. Что самим не хватает, так возьмите. От чего воротит, так в себе самих не имейте.

 Само собой, что министр какой-нибудь будет жить лучше. Зачем только простой гражданин пытается себя с ним сравнить? В этой жизни места под солнцем хватит не всем, и бороться нужно за то, чтобы не стать бессердечным в погоне за златом и привилегиями — чтобы в итоге понять, что за этим гнаться и не нужно, ведь любовь всегда дороже.

 Показывать себя и увидеть отражение — вот что меня, пожалуй, пугает больше всего: правда о себе самом, моё истинное лицо, моя истинная сущность.

 Люди поворачиваются к вам тогда, когда вам хорошо или плохо, но вы даёте эмоцию, даёте часть себя, выжимаете из себя что-то. Когда же вы не пытаетесь создавать преднамеренный образ самого себя, то вы никому не нужны, вы — бесформенная масса чего-то никому не нужного. Все желают того, за чем пришли. Никто не будет высиживать вашего внутреннего ребёнка. Все хотят удовлетворить своего. Теперь вы понимаете причины постоянного притворства и постоянных разочарований среди людей?

 Куда же мне деться? Где же выход? Но все ответы на эти вопросы мне давно известны, а я стараюсь оставаться наивным, чтобы испытывать разочарования, а не страхи.

 Мне больше не стыдно, что я живу. Жаль, что это только слова...

 Своё настоящее состояние я бы описал как обнаружение собственного ограничения.

 Если действительно служишь справедливости, то для самого себя являешься самым безжалостным судьёй и палачом.

 То стихами говорю, то туп, как бревно.

 Наверное, самое худшее во всём том, что мной написано, так это то, что всё это лишено какой-либо эмоциональной основы. Мёртвые буквы. Имитация смыслов и чувств. Имитация жизни человека, который делится своими мыслями.

 Мы молоды. У нас есть время, возможности, красота, здоровье. Нам хорошо. Мы вроде бы счастливы... улыбаемся на фотографиях, пытаемся быть милыми и приятными... Отвергнутым же быть не хочет никто. Это, казалось бы, не удивительно, но и потому мне всё это кажется обманом, что итоги и цели одни и те же: приводящие лишь к самоудовлетворению. Мне это тоже присуще, но в то же время я освобождаюсь от ложного счастья и ложных улыбок, ложных ощущений, ложного смысла жизни, — эдакая борьба молодого мужчины с его слабостями ради разумности, очищения, стремления к некой праведности и возвышения над собственными страстями.

 С каких же это пор, начитавшись каких-то книжек, человек начинает полагать, что ему становится доступным понимание того, скажем, как устроена государственность? Разве если я прочту книгу или посмотрю фильм, к примеру, про космос, то смогу ли я в действительности понять, что такое космонавтика или космос вообще? Без конкретного опыта это всегда будет только образ и фантазия в наших головах.

 Всё живое, от растения до человека, желает себе места под солнцем. И за это место, по закону природы, идёт беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть.

 В последнее время я часто говорю надуманное и пустое. Мне даже не нужно особо напрягать себя как-то, чтобы нести любую чушь и выдавать её в удобочитаемой манере. Обычное паразитирование в умах тех, кто это читает. Человек в этом деле действительно царь всех зверей, но в частности — паразитов. Кто как не он перестроил весь мир в свою угоду и сосёт из него соки? Как раковая опухоль разрастается по всей планете, как зараза, как бич. Даже себе подобных эксплуатирует насильно — и не только ради собственного удовольствия; само же понятие удовольствия в таком случае должно стать синонимом чего-то противного и губительного.

 Покажите мне того, кто не менял своего мнения. Какие обещания человек может вообще сдержать? Это не то существо, которое на такое способно, потому что слишком импульсивное оно и пресмыкаться его удел. Сама жизнь предполагает отсутствие такой возможности. Как и не обещала она нашего появления. Для неё мы просто выкидыш. Но обещает лишь следствие этой причины — смерть. Однако кого утешит то, что смерть — это единственное, что способно сдержать своё обещание в этом мире.

 В природе животные часто рычат и кусаются при соитии. О некоторых видах насекомых я вообще молчу. Человек же научился получать от этого удовольствие и прибегает даже к осознанному насилию ради этого удовольствия. Воистину, нет хуже зверя на планете.

 Человек красив только тогда, когда он молчит. Однако всю жизнь он только и делает, что говорит и пишет, помногу и без толку, от безысходности. Наверное, только появление трупных пятен на наших мёртвых телах будет свидетельствовать достигнутому безмолвию. Правда, вряд ли это уже сможет кого-нибудь преобразить.